Изобразительность и пластичность в поэзии Бориса Куприянова

Abstract

The little-studied poet of the Soviet second culture Boris Kupriyanov shows affinity with other authors of the religious-metaphysical tradition of the Leningrad underground, except for his striving for big form. His lyrical pieces are preparatory forms of the novel in verse, experiments in making a complex system of characters as explaining the statement. This allows him, while actualising the elegiac and epigrammatic elements of lyricism, to introduce the imagery of various arts, as was customary for poets of his circle. But his attitude towards art is not a synthesis but an analysis; he sees in the arts not the producing of capacious images of experiences, but different layers of experience so that each art for him does not only have its own expressiveness, but also the own timing of articulation of a lyrical emotion. A close reading of this author’s two poems, taking into account the sources of speech figures and quotations available to him, allowed us to establish common patterns in the superimposition of images of painting, graphics, and architecture in the perspective of the invention of the novelistic-type hero. The common theme of poems from different years turns out to be a polemic with abstract theses of philosophy, from Neo-Platonism to Existentialism, as not taking into account the specific dynamics of each art. The parallel development of the aesthetic and ideological programme of Boris Kupriyanov is reconstructed; the perception of Neoplatonism through the works of Alexei Losev and of Christian mysticism in communication with the circle of Goricheva and Okhapkin required treating lyrics as a moment of self-determination, fixing the current state of mystical detachment. At the same time, the lyrics turned out to be a configuration of pictorial and plastic ways of expressing mystical symbols, insufficient for a detailed lyrical biography, but necessary for fixing the factuality of mystical experience.

Малоизученный поэт «второй культуры» Борис Куприянов близок другим авторам религиозно-метафизической традиции ленинградского андеграунда, за исключением его стремления к большой форме. Его лирика представляет собой подготовительные формы романа в стихах, эксперименты по созданию сложной системы персонажных отношений внутри лирического высказывания. Это позволяет при актуализации элегических и эпиграмматических элементов лирики привлечь образность различных искусств, как было принято у поэтов его круга. Но его отношение к искусству не синтетическое, а аналитическое: он видит в искусствах не создание емких образов переживаний, а различные слои опыта, так что каждое искусство для него обладает не только собственной выразительностью, но и длительностью артикуляции лирической эмоции. Внимательное прочтение двух стихотворений этого автора с учетом доступных ему источников речевых фигур и цитат позволило установить общие закономерности при наложении образов живописи, графики и архитектуры в перспективе изобретения романного героя. Общим сюжетом стихов разных лет оказывается полемика с отвлеченными тезисами философии, от неоплатонизма до экзистенциализма, не учитывающими специфической динамики отдельных искусств. Реконструировано параллельное развитие эстетической и мировоззренческой программы Бориса Куприянова: восприятие неоплатонизма через труды Алексея Лосева и христианской мистики через общение с кругом Татьяны Горичевой и Олега Охапкина потребовало относиться к лирике как к моменту самоопределения, фиксации текущего состояния мистической отрешенности. При этом лирика оказывалась конфигурацией живописного и пластического способов выражения мистических символов, недостаточных для развернутой лирической биографии, но необходимых для фиксации фактичности мистического опыта.